|
|
|
|
|
VOGUE, Russland, April 2014 |
Фото: Candy Kennedy Текст: Илья Кухаренко |
|
Хороший немец
|
|
ЛУЧШИЙ НА СЕГОДНЯ ТЕНОР МИРА ЙОНАС КАУФМАН B АПРЕЛЕ ВЫСТУПИТ B
МОСКВЕ. VOGUE РАССПРОСИЛ ЗВЕЗДУ И СЕКС-СИМВОЛА О ДОБЛЕСТИ, СЛАВЕ И
СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ. |
|
Яболею, a через четыре дня концерт и репетиции
«Страданий юного Вертера» в Метрополитен-опера. И за окном на Манхэттене
кошмарная хмарь». Оказывается, сорокачетырехлетний Кауфман, знаменитый,
бессовестно красивый и голосистый, говорит не тем голосом, которым поет — в
разговорной речи звучит скорее как бас-баритон, a не тенор со знаменитым
верхним «до». Во всем остальном полное соответствие сценическому облику —
хорош собой, статен, умен.
Заполнив пустовавшую нишу главного
оперного героя — тенора без страна и упрека в середине 2000-к, Кауфман сразу
после первых Вертеров, Каварадосси из «Тоски» или Манрико из «Трубадура»
стал укладывать штабелями вокруг себя и страстных фанаток, и суровых
критиков, и видавшую виды оперную клаку в смокингах, шифонах и бриллиантах.
На недавнем концерте, устроенном Rolex s «Барвихе», тенор c блеском показал,
что его голоса хватит и без микрофонов, на которых до того настаивали и
Пласидо Доминго, и Аджела Георгиу. B апреле в качестве презентации нового
диска Йонас Кауфман споет в Москве на фестивале «Опера априори» в Большом
зале Консерватории мрачный, сложный и прекрасный цикл Шуберта «Зимний путь»,
взывая к продвинутой меломанской аудитории. А уж когда на нем рубашка апаш,
желательно c пятнами крови (тут подходят и Вертер, и Манрико, и Альваро), и
он играет свою роль, не грызя кулису, но c каким-то подлинным драматизмом, и
все это еще показывают в кино в формате Live HD по всему миру, то тут уже
пора нервничать голливудским звездам.
Почему же он все продолжает
петь этого робкого влюбленного истерика-самоубийцу Вертера, если уже давно
стал рыцарем в сияющих доспехах? Зачем сыграл в парижской «Травиате»
Марталера провинциального греческого недотепу Тео Сарапо в объятиях Эдит
Пиаф? Это партии не для мачо, не для секс-символа. K чему эти страдания?
«Во-первых, я просто люблю эту музыку, и это полезно — петь партии, в
которых есть только кантилены и лирики, — отвечает Йонас. — A во-вторых,
надо признать, что Вертер, хотя он депрессивен и уязвим, все же очень
симпатичный парень. При этом он может доходить до бешенства и исступления. B
этот раз я пою в традиционной, красивой постановке, но на сцене такого
большого театра, как Метрополитен-опера, надо тяжело поработать, чтобы
добиться той интимности, которая есть в сюжете».
Кауфман считает: в
супергероя, которого, он, вероятно, так легко мог бы изображать, все равно
никто не поверит. Буквально по тактам он разбирает все свои роли, желая
показать, что ни одну из них не видит картонным постером к голливудскому
блокбастеру: «Даже если взять Лоэнгрина, который буквально рыцарь Грааля, то
и там все непросто — он чужак, незнакомец в этой стране, который требует от
возлюбленной никогда не спрашивать, кто он такой. B финале он выходит из
себя, и если внимательно посмотреть на текст Вагнера, то станет ясно, что
злится он прежде всего на себя. Так что в итоге этого супергероя публика
скорее жалеет и хочет ему помочь. Признаюсь, эта реакция и этот персонаж мне
гораздо ближе, чем, например, Отелло. Но я не считаю, что «Отелло»
неинтересная опера, мавр все-таки поражает безумием своей ревности, но
сопереживания в сюжетах «Вертера» и «Лоэнгрина» больше».
Интересный
он, Кауфман: выглядит как мачо, играть больше всего любит «лишних людей», a
по характеру —чистый баварец, спокойный, рассудительный и какой-то внутренне
зажиточный, что ли.
Трудно сказать, приобретены ли эти качества c
годами или были в уроженце Мюнхена c рождения. Семья его была музыкальна
лишь в обывательском смысле этого слова. Дед любил играть клавиры Вагнера на
рояле и пел за всех, включая валькирий. Отец работал в страховой компании, a
мама была педагогом в детском саду. B итоге сына, который все время что-то
напевал и говорил громче, чем другие дети, стали c семи лет учить музыке, не
подозревая, что в один прекрасный момент это станет его профессией. Когда
речь зашла o карьере певца, вся родня принялась убеждать молодого человека,
что эти мечты лучше оставить милым хобби, a деньги надо 6ы зарабатывать
чем-то более надежным. B результате, слегка обманывая и родных, и себя, он
два года проучился на математика, попутно посещая уроки вокала.
Несмотря на все сомнения в правильности его музыкального выбора, и родители,
и его дядя поддерживали Йонаса во время учебы. «Y нас была обеспеченная
семья, в детстве мы каждый год выезжали на каникулы в Италию, и пока я
учился, то ни разу не испытывал желания отыграться за голодную юность.
Конечно, когда тебе двадцать, ты мечтаешь o том, чтобы купить новый
телевизор, a когда исполняется сорок и обзаводишься семьей, уже думаешь, что
тебе нужен новый дом. Я, кстати, недавно купил».
«Я всегда понимал,
что быть оперным певцом — рискованно, — продолжает Кауфман. — Не многие из
тех, кто со мной учился, в итоге сделали хорошую карьеру. Бывает, что,
потратив годы на учебу, человеку приходится бросать все и начинать жизнь
заново в другой профессии. Но несмотря на все эти риски, я в какой-то момент
понял, что если хочу чего-то достичь в вокале, то нужно заниматься только
этим. Мне повезло и c педагогами, и c ангажементами, и теперь все выглядит
куда более богато. Но иногда я все же жалею, что y меня нет обычной работы,
которая бы позволяла мне не жить в самолетах и ровно в пять вечера покидать
офис, чтобы увидеться c женой и детьми».
Его жизнь c меццо-сопрано
Маргарет Йосвиг не выглядит отметкой в паспорте для галочки, это настоящая
семья, как любят в Баварии, — c крепышами-детьми и воскресными походами в
пивной ресторанчик. И это несмотря на то, что Маргарет продолжает свою
карьеру, успешно стартовавшую в опере Штутгарта, притом что y пары трое
детей — дочь-подросток и два маленьких сына.
Да и со мной Йонас
говорит c интонациями умного и терпеливого отца, который никогда не выйдет
из себя, a постарается все подробно объяснить: «Трудно быть отцом и мужем в
той ситуации, в которой я живу. Слава богу, что есть скайп и можно часами
разговаривать c детьми, которые остаются в Германии. Даже получается быть
виртуальным свидетелем их первых шагов, успехов и так далее. Во время
каникул стараюсь брать всех c собой, но сейчас школьная пора и это
невозможно. Но мне и правда важно быть отцом-молодцом, важно поделиться c
детьми тем, что знаю, тем, как вижу этот мир».
Вродном Мюнхене
Кауфмана долго не замечали: мол, конечно, мы его знаем и имеем в виду, но он
должен набраться опыта и выстрелить где-нибудь еще для начала. B итоге в
Баварской опере, где он пел проходные партии, Кауфман не смог получить
ничего козырного. «Как вы, русские, говорите, нет пророка в своем
отечестве», — посмеивается певец, не без удовольствия рассказывая o том, как
было шокировано шесть лет назад новое руководство театра, узнав, что в
Мюнхен его никто до сих пор не приглашал. Зато теперь он спел там более
пятидесяти раз.
Не без оснований Йонас критикует и родную
австро-немецкую традицию режиссерской оперы: «Я был поражен, когда только
начал работать в одном театре и директор мне сказал, что не может принять
решение сейчас, ведь сначала он должен спросить своих любимых режиссеров o
том, что те хотели 6ы ставить, проверить, давно ли это играли в его театре,
a уже тогда режиссер скажет свои пожелания по составу. Сорок лет назад такой
подход выглядел немыслимо, a теперь это норма. Да, традиция regiertheater
родилась в Германии, и изменился сам подход к вопросу, зачем публика ходит в
оперу. B Германии и Австрии театры стремятся угодить интеллектуалам и
привлечь прессу. Но иногда мне кажется, что мы переборщили и потеряли что-то
важное в погоне за новыми вывертами режиссерской мысли».
«Не поймите
меня неправильно, — продолжает певец. — B последнее время я играл во многих
спектаклях c активной режиссурой, которые мне кажутся сильными и глубокими.
Это и «Травиата» Марталера в Парижской опере, и «Лоэнгрин» Клауса Гута в Ла
Скала. Но порой я думаю про спектакли, например в Венской опере, которые
идут вот уже сорок лет. Конечно, их чуть обновляют, но там до сих пор полные
залы, a значит, это сорок лет назад было поставлено так, что до сих пор
работает. Многие завсегдатаи ходят в оперные театры, чтобы проветрить меха и
выгулять бриллианты. Пусть, ведь они выкупают самые дорогие билеты, и это
позволяет радовать и более искренних поклонников жанра роскошными
постановками. Опера — дорогое искусство, но не потому, что певеы, как в
старые времена, получают неслыханные гонорары. Дорого стоит само
производство».
B оборотах его речи, в связности мысли, даже когда он
пускается в пространные рассуждения, ощущается не самодовольный тенор из
анекдотов, a скорее книжный червь. «Вы правы, — смеется Кауфман, — я
настоящий фанат чтения, без книжки просто не могу заснуть. iPad и Kindle
сэкономили мне кучу денег, которые я каждый раз платил за перевес, таская c
собой чемоданы c литературой. Потому что каждый раз, когда я готовлюсь к
роли, я не просто пролистываю либретто, a читаю само произведение и изучаю
историческую эпоху. Будь то «Фауст» и «Вертер» Гете, шиллеровский «Дон
Карлос» или «Кармен» Мериме».
Становится понятно, почему в звездных
свершениях Йонаса Кауфмана не значится ни одного кроссвер-проекта формата
Басков-Кабалье, Киркоров-Нетребко или Хворостовский-Крутой, хотя я уверен,
что он не раз получал предложения от менеджеров спеть что-то попсовое. «Я не
зарекаюсь. Просто для меня есть два разных типа такого пересечения жанров.
Один — это те потрясающие немецкие популярные песни начала ХХ века из эпохи
радио и первого звукового кино, которые здорово пели знаменитые оперные
тенора Рихард Таубер и Йозеф Шмидт, a поколение спустя — Фриц Вундерлих и
Рудольф Шок. Особенно y Вундерлиха это по-настоящему шло от сердца, и,
возможно, когда-нибудь я это тоже спою. Но бывает и иначе. Вот, скажем, я
могу случайно оказаться в одном баре c поп-звездой, выпить вместе пива и
придумать сделать цто-то совместное, что вдохновляет нас обоих. Но пока
такой встречи не случилось. Так что в ближайшее время буду петь «Зимний
путь» Шуберта».
Шутки шутками, но вообще-то «Зимний путь» —самый
масштабный, самый глубокий и самый коварный цикл во всей истории немецкой
камерной лирики. B Москве, где немецкий понимают единицы, тенору и мировой
звезде, от которого все ждут страстей в клочья и высоких нот, будет трудно
полтора часа сплетать «венок жутких песен», повествующих о бесцельных
странствиях отвергнутого любовника. Сам певец очень точно говорит o том, что
в камерном жанре ни на секунду не спрячешься за оркестровой мощью,
грандиозностью декораций и великолепием костюмов. Только он и пианист. Это
откровенный разговор один на один. Впрочем, книгочей Кауфман к нему давно
привык.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|